11 марта 1891 года Антон распрощался с семьей, друзьями и выехал в Петербург. Дарья Мусина-Пушкина приметила Антона по дороге на вокзал: «Сегодня, когда я ехала по Литейной, то встретила Вас, также едущего на извозчике, причем Вы смотрели прямо на меня, но почему-то не удостоили поклона». Антон был без пенсне, оставшегося в Москве. В результате он обижал друзей тем, что не узнавал их издали и, скорее всего, Европу тоже увидел не в фокусе. Не все Антон понимал и из того, что слышал. Немецкий язык у него остался на школьном уровне. Ежову он признался: «Я говорю на всех языках, кроме иностранных, и добраться в Париже с одного вокзала на другой для меня все равно, что играть в жмурки». Весь груз забот о нем взяли на себя Суворины: оплачивали счета, выбирали маршрут следования, были переводчиками. С одной стороны, Антону было приятно почувствовать себя «содержанкой» — он сам про себя сказал: «Ехал, как железнодорожная Нана», - и наслаждался роскошью спального вагона с зеркалами, постелями и коврами. В Вене его поразила открытость людского общения. В это время в Москве откровенный разговор на улице с незнакомым человеком вполне мог привлечь внимание тайной полиции. Чехов писал домашним: «Странно, что здесь можно все читать и говорить о чем хочешь». Дорога в Венецию через Альпы его тоже разочаровала: «Горы, пропасти и снеговые вершины, которые я видел на Кавказе и на Цейлоне, гораздо внушительнее, чем здесь».
Венеция вызвала у Чехова прилив энтузиазма. От усыпальницы Кановы и дома Дездемоны он пришел в восторг. Ване он признался: «Русскому человеку, бедному и приниженному, здесь в мире красоты, богатства и свободы не трудно сойти с ума… а когда стоишь в церкви и слушаешь орган, то хочется принять католичество». В Венеции им встретилась Зинаида Гиппиус и несколько смазала радужное впечатление. Как и многие петербургские снобы, она считала своим долгом поставить провинциала на место и намеренно запутала Антона в ценах за гостиницу. В дневнике она записала: «Нормальный провинциальный доктор. Имел тонкую наблюдательность в своем пределе — и грубоватые манеры, что тоже было нормально».
К 1 апреля троица путешественников переместилась в Рим. Антон, по собственному признанию, «замучился, бегая по музеям и церквам». 3 апреля Антон с Сувориными выехали в Неаполь и через три дня осматривали Помпеи. Вот что сохранилось в памяти Суворина: «Его мало интересовало искусство, статуи, картины, храмы, но тотчас же по приезде в Рим ему захотелось за город, полежать на зеленой траве. Венеция захватывала его своей оригинальностью, но больше всего жизнью, серенадами, а не дворцами дожей и проч. В Помпее он скучно ходил по открытому городу — оно и действительно скучно, но сейчас же с удовольствием поехал верхом на Везувий, по очень трудной дороге, и все хотел подойти к кратеру. Кладбища за границей его везде интересовали, — и кладбища, и цирк с его клоунами, в которых он видел настоящих комиков».
Затем компания вдоль по морскому побережью направилась в Ниццу. Тогда Антон еще не подозревал, что этот город станет его вторым домом. Чехов исправно писал родным. Ему пришлось признаться, что к Пасхе он домой не успеет. Вдвоем с Дофином они открыли для себя Монте-Карло: несколько дней подряд ездили туда на поезде играть в рулетку. За два дня Антон потратил 800 франков.
Далее путешественники выехали экспрессом в Париж. Пасхальную заутреню Антон слушал в посольской церкви, несказанно удивившись тому, что французы и греки поют те же самые, памятные ему по Таганрогу, псалмы Бортнянского. Первомайские волнения в Париже дали Чехову новую пищу для размышления. Он попал в толпу бунтующих рабочих и получил по спине от парижского полицейского. Несколько дней спустя он сидел на галерее французского парламента, слушая, как от министра внутренних дел требуют объяснения по поводу смертных случаев при подавлении беспорядков, — вообразить себе подобное в России было невозможно. Париж, как и Сахалин, помог Чехову укрепить политическое самосознание. Тем временем Суворину захотелось привезти из Парижа собственный бронзовый бюст, и, пока скульптор трудился над ним, Антон с Дофином бродили по кафешантанам и созерцали обнаженных женщин. 2 мая Антон вернулся в Москву.
С 1892-го по 1899-й год Чехов проживал в подмосковном имении Мелихово, где сейчас работает один из главных чеховских музеев. За годы «мелиховского сидения» было написано 42 произведения. Прибыв в Мелихово 4 марта 1892 года, его новый владелец почувствовал себя римским диктатором Цинциннатом, который две тысячи с лишним лет назад удалился из Вечного города, чтобы возделывать землю. От ближайшего почтового отделения в Серпухове имение отделяло 27 верст, а от железнодорожной станции Лопасня — девять верст по непрочному весеннему насту. Все время, пока в полях сходил снег, а домашние скоблили полы, оклеивали стены обоями, покупали лошадей, упряжь, семена и саженцы, нанимали работников и прислугу, Антон не раз приходил в ужас от им же самим содеянного.
Первые фотографии из Мелихово.
«Барский дом» представлял собой одноэтажное деревянное строение в форме буквы «Г» без ванной и уборной. Из-за тесноты кухню пришлось переносить на двор, в людскую. Самая лучшая комната в доме, с большими окнами, была отведена Антону под кабинет — к его приезду Павел Егорович с Машей успели оклеить ее обоями. В Машину комнату вел ход через гостиную. Двери спален Антона и Павла Егоровича, а также столовой комнаты Евгении Яковлевны выходили в узкий коридор. При большом наплыве гостей с ночлегом возникали проблемы. Да и в самых просторных комнатах — Антоновом кабинете и гостиной с балконом — при полном семейном сборе, гостях и прислуге уже было не повернуться. Через несколько недель дом стал вполне пригоден для жилья, хотя и не вполне обставлен. В комнате Павла Егоровича по стенам были развешаны иконы и стопками лежали гроссбухи, а в воздухе витали ароматы лекарственных трав и ладана. Машина комната, украшенная портретом брата, походила на монашескую келью. Комнату Евгении Яковлевны заполнили сундук, гардероб и швейная машинка. В гостиной красовался расстроенный рояль художника Сорохтина. Вскоре дом наполнился гостями. Сюда же приехала Лика. Знакомство Чехова с Лидией Стахиевной Мизиновой — или Ликой, как звали ее в дружеском кругу, — произошло осенью 1889 года, когда она начала преподавать в гимназии Л.Ф.Ржевской. Именно здесь Мизинова сблизилась с сестрой Чехова и стала бывать в их доме. На Чехова девушка произвела самое сильное впечатление. «Прекрасная Лика», «адская красавица» — так он называл ее в письмах. Современники отзывались о Лике, как о девушке необыкновенной красоты — «настоящая Царевна-лебедь из русских сказок».
Пепельные вьющиеся волосы, чудесные серые глаза, необычайная женственность и мягкость делали ее очаровательной. К тому же Лика отличалась ласковостью и разговорчивостью, была весела и проста в обращении, поэтично верила в Бога, поэтично рассуждала о смерти, и в ее душевном складе было такое богатство оттенков, что даже своим недостаткам она могла придавать какие-то особые, милые свойства.
Антон Павлович тоже был хорош собой - высокий, стройный, широкоплечий. У него было редкой красоты лицо, подвижные черты, слегка прищуренные лучащиеся глаза под соболиными бровями. «Самое прекрасное и тонкое, самое одухотворенное лицо, какое мне только приходилось встречать в жизни», — писал А.И.Куприн. Чехов нравился женщинам, но практически всю жизнь прожил один: «Жениться я не хочу, да и не на ком. Да и шут с ним. Мне было бы скучно возиться с женой. А влюбиться весьма не мешало бы. Скучно без сильной любви».
Любовь, а скорее влюбленность, но не сильная, не мешающая творчеству, нужна была Чехову для создания свежих сюжетов, для вдохновения, для новых идей. Именно такую влюбленность писатель долгие годы испытывал к Мизиновой, в которой нуждался в самые тяжелые минуты своей жизни. Потрясенный провалом «Чайки» в Александринском театре, Чехов писал сестре: «Когда приедешь в Мелихово, привези с собой Лику». Он испытывал потребность в ее присутствии. Трагедия жизни Лики Мизиновой во многом повторилась в судьбе Нины Заречной — главной героини чеховской «Чайки».
Сохранилась переписка Чехова с Мизиновой — своеобразный роман в письмах, умный, ироничный и серьезный одновременно, дающий представление об основных поворотах в их отношениях. Лика в своих письмах была более откровенна, непосредственна и эмоциональна. Она не всегда понимала словесную игру Чехова, хотела ясности реальных отношений.
Лика Мизинова, Мария и Антон Чеховы.
Во время начала их знакомства встречи были частыми. Они вместе посещали выставки, концерты, церковные службы, встречались у общих знакомых. В семье Чехова вокруг Лики возникла атмосфера непринужденного веселья. Чехов был увлечен, чувствовал, что он нравится, и потому сами собой рождались остроты, поддразнивания, каламбуры, прозвища, обыгрывание вымышленных ситуаций, имен Ликиных поклонников. Перед расставанием Чехов шутливо подписал Лике свою фотографию: «Добрейшему созданию, от которого я бегу на Сахалин и которое оцарапало мне нос. Прошу ухаживателей и поклонников носить на носу наперсток. А.Чехов» Этот шутливый тон был характерен и для писем Чехова к Мизиновой в первые годы их переписки.
Более серьезные отношения начались у Лики с Чеховым летом 1892 года, когда она приехала в Мелихово. Чехов и Лика долго не виделись, и Антон Павлович был рад ее приезду, рады были и домочадцы, которые ее любили и считали почти своей. Ранним утром они гуляли в окрестностях Мелихова. Взаимное тяготение росло. Они собирались вместе ехать на Кавказ. Со стороны Лики это был довольно смелый шаг. Но все же Чехов ставил определенный барьер в их отношениях, и не шел до конца. Лика в прощальную минуту проговорилась о своем чувстве, в чем потом раскаялась: «Вела себя чересчур уж девчонкой. В самом деле, смешно – забыться настолько, что не понять шутки и принять ее всерьез». А Чехов далее только так и говорил с ней, и писал. Установить в его письмах долю правды было нелегко. Ясным для Лики было лишь одно — она очень нравилась Антону Павловичу, но и только. Этого было недостаточно для решительного шага. «И, в сущности, я хорошо делаю, что слушаюсь здравого смысла, а не сердца, которое Вы укусили. Дальше, дальше от меня! Или нет, Лика, куда ни шло: позвольте моей голове закружиться от ваших духов и помогите мне крепче затянуть аркан, который Вы уже забросили мне на шею», — писал Чехов. «Ах, как бы я хотела (если б могла) затянуть аркан покрепче! Да не по Сеньке шапка! В первый раз в жизни мне так не везет!» — отвечала Лика.
Лика и Чехов.
Между тем, еще в Мелихово бывал у Чехова некий беллетрист Игнатий Николаевич Потапенко. Он довольно приятно пел, был привлекателен и общителен. Мог сочинять в день по печатному листу «без помарок», чем вызывал удивление Чехова, писавшего трудно и тщательно. Очередные святки в Мелихово оказались для Лики роковыми — Потапенко ясно знал, чего хотел. Он был влюбчив, а Лика привлекательна. В начале 1894 года Потапенко уехал в Париж. Лика и подруга ее Варя Эберле той же весной решили ехать в Париж «учиться пению». А Чехов из-за нездоровья уехал в Ялту, где вел тихую и довольно скучную жизнь. Отъезд Лики ему явно не нравился. В Ялту от нее приходили письма: «Хочется поскорее добраться до места и хочется также и Берлин посмотреть, ведь я скоро умру и ничего не увижу». Он отвечал ей: «Милая Лика, спасибо Вам за письмо. Хотя Вы и пугаете в письме, что скоро умрете, хотя и дразните, что отвергнуты мной, но все-таки спасибо. Я отлично знаю, что Вы не умрете и что никто Вас не отвергал». Общий тон был ласковый, хотя и с оттенком грусти, так как в это время его мучили перебои с сердцем, и надо было много писать.
Татьяна Щепкина-Куперник, Лидия Яворская и Антон Павлович Чехов.
Чехов вернулся в Мелихово, потом поехал по Волге в путешествие. Волжский водный поход оставил массу впечатлений. Затем были Таганрог, Феодосия, Новый Афон, опять Ялта, заграница. Состояние его здоровья было неважное. Он написал Лике письмо, вот его последние строки: «Я не совсем здоров. У меня почти непрерывный кашель. Очевидно, я и здоровье прозевал так же, как и Вас». Слова эти толковали иногда как раскаяние, сожаление, признание своей ошибки. Но это была лишь ностальгия по прошедшему, поправить что-либо в настоящем Чехов не стремился. Тон писем Лики был печальный и подавленный, она была одинока и ей тяжело. Она сообщила свой швейцарский адрес. Если бы Антон Павлович приехал, она была бы счастлива, «…но предупреждаю, ничему не удивляться».
Игнатий Потапенко после короткой связи бросил ее в ожидании ребенка. «От прежней Лики не осталось и следа, и, как я думаю, все-таки не могу не сказать, что виной всему Вы». Иначе говоря: если бы Вы были решительней, если бы мы уехали тогда вместе на Кавказ и соединили наши жизни, то не было бы этого случайного романа, короткой тяжкой истории наполовину назло Вам. И в другом письме: «Я хочу видеть только Вас — потому, что Вы снисходительны и равнодушны к людям, а потому не осудите, как другие». Тогда Чехов мог бы приехать к ней в Швейцарию, но не захотел.
Сейчас кажется странным нежелание Чехова ответить на любовь столь привлекательной девушки. Странно, что столь долгие дружеские отношения не переросли в настоящую, большую любовь. Возможно, оттого, что Чехов всегда оставался прежде всего писателем. Возможно также, что на их отношения повлияло и несходство характеров. Чехову был чужд дилетантизм Лики, обращавшейся ко многим профессиям — учительницы, певицы, переводчицы, но не нашедшей себя ни в одной из них. Может, не нравилась ему и постоянная душевная неудовлетворенность, жалобы Лики: «Сыро, холодно, чуждо! Без Вас я совсем чувствую себя забытой и отвергнутой! Кажется, отдала бы полжизни за то, чтобы очутиться в Мелихово, посидеть на Вашем диване, поговорить с Вами десять минут, поужинать…».
Лика стремилась к сцене, но ей не удалось стать ни оперной певицей в частной опере Мамонтова, ни драматической актрисой, хотя одно время она входила в труппу Художественного театра. Театр она бросила, вышла замуж за режиссера Санина и уехала вместе с ним за границу. С тех пор ее жизнь не имела к жизни Чехова никакого отношения. Впоследствии Лика Мизанова умерла в 1937 году в Париже, после продолжительной болезни, пережив Чехова на тридцать четыре года.
Летом 1895 года Чехов начал свои раздумья над новой пьесой. Бесконечная толпа визитеров и родственников, наведывавшаяся в Мелихово по разным причинам, постоянно отвлекали Антона от его работы. Он жаловался в письмах братьям о том, что гости отвлекали его от изучения французских символических пьес. Маленькая пьеса в «Чайке», которую ставит Тригорин, и которая вызывала раздражение его матери, стала пародией на еще не написанные пьесы: ведь именно те символистские пьесы, которые переводила Татьяна, а также «Ганнеле» Гауптмана, в которой дебютировала Людмила Озерова, дали Антону представление о том, как подобная пьеса могла звучать по-русски.
В целом пьеса «Чайка» была беспощадно пародийна. Ружье убивало чайку, ставшую символом погубленной молодости. Бралась на прицел «Дикая утка» Ибсена. Треплев, ревнующий мать к Тригорину, пародировал Гамлета и Гертруду. Стареющая актриса Аркадина, захватившая в плен своих чар всех мужчин — своего брата Сорина, своего сына Треплева и своего любовника Тригорина, — это насмешка над всеми когда-либо раздражавшими Антона актрисами, а также отраженная в кривом зеркале Яворская с ее ломанием, коленопреклонением перед Антоном и восклицаниями «О, нежно любимый Чарудатта!». Зануда Медведенко — это учитель талежской школы Михайлов. Медальон с зашифрованными строчками «Если тебе когда-нибудь понадобится моя жизнь, то приди и возьми ее», который Нина дарит Тригорину, — это брелок Лидии Авиловой. Озеро как место действия пьесы, бессмысленно подстреленная птица, первая попытка Треплева убить себя — все это заставляет вспомнить о Левитане. В несчастной судьбе Нины, которую обожал Треплев и совращал Тригорин, не только отражалась, но и предвосхищалась история Лики, Антона и Потапенко. Однако наиболее жестоко Чехов обошелся с самим собой. Традиционалист Тригорин и новатор Треплев, оба слабохарактерные люди и заурядные писатели, в действительности воплощали две чеховские грани — Чехов как последователь психологического метода Тургенева и Толстого и Чехов как пишущий прозой поэт-лирик. Многое в Тригорине было от самого Антона: и любовь к рыбной ловле, и неприязнь к пахучим цветам, и умаление собственных достоинств. Строчки из чеховской прозы (блестящее на плотине горлышко разбитой бутылки) и из письма Лике («писать, писать и писать») тоже были переданы Тригорину. Тригорин, который соблазнял, а затем оставлял Нину, — это был Потапенко, а Треплев — человек, к которому она возвращалась, сохранив намерение отдать жизнь сцене, — это Антон. И вместе с тем нельзя считать «Чайку» пьесой-исповедью: Тригорин лишь в чем-то Потапенко, а Треплев лишь в чем-то Чехов. Авторская позиция в пьесе принадлежала доктору Дорну, который смотрел на все и вся с насмешливым сочувствием и отваживал добивающихся его женщин.
В пьесе «Чайка» зрители узнавали почти доведенную до сюрреализма комедию Тургенева «Месяц в деревне», написанную на полстолетия раньше. В ней были помещичья усадьба, ироничный доктор, помыкающая всеми героиня и до нелепого длинная цепочка безответных чувств: никто не любил учителя Медведенко, который любил дочь управляющего Машу, которая любила молодого писателя Треплева, который любил дочь соседа-помещика Нину, которая любила немолодого писателя Тригорина, который опутан чарами актрисы Аркадиной. По структуре пьеса была новаторской: четыре действия не делились на явления. Последнее действие, как музыкальная пьеса, повторяло мотивы первого. Никогда еще чеховская пьеса не была столь насыщена литературными аллюзиями, и прежде всего на Мопассана, которого так любили и автор, и его герои. Первые слова пьесы: «Отчего вы всегда ходите в черном?» — «Это траур по моей жизни» — заимствованы из романа «Милый друг», пассаж о женщинах и писателях, который читала во втором действии Аркадина, — из его же книги «На воде». В пьесу были вплетены мотивы шекспировских пьес, прежде всего «Гамлета». Все традиции были опрокинуты. Неотъемлемые атрибуты комедии — влюбленные пары, конфликт молодых со стариками, умные слуги и глупые господа — все это присутствовало в пьесе, но получало отнюдь не комическое разрешение. Не было счастливого воссоединения влюбленных сердец, молодые гибли, старики оставались в живых, а слуги продолжали противодействовать господам.
Чехов читает "Чайку" актёрам МХТ.
В письме Суворину от 21 октября Чехов сам признался в несценичности новой пьесы: «Пишу ее не без удовольствия, хотя страшно вру против условий сцены. Комедия, три женских роли, шесть мужских, четыре акта, пейзаж (вид на озеро); много разговоров о литературе, мало действия, пять пудов любви». Начиная с замысла «Чайки» в мае 1895 года и вплоть до ее премьеры в октябре 1896 года Чехов сделал все, что мог, чтобы восстановить против себя всех, кто будет играть и смотреть его пьесу.
В течение нескольких лет Чехов откладывал встречу с Толстым, но в августе все-таки побывал в Ясной Поляне. Чехова Толстой пожаловал аудиенцией. На следующее утро состоялась читка нового романа Толстого «Воскресение». Антон оставил без комментария толстовское вегетарианство и анархизм и лишь заметил, что срок, полученный Масловой за соучастие в убийстве, неправдоподобно мал. Участвуя в составлении книг для народа, Толстой читал произведения Чехова и высоко оценил многие из его рассказов, хотя и не за то, что в них нравилось самому Антону. Он осуждал Чехова за «отсутствие миросозерцания» и весьма проницательно заметил, что «если бы можно было соединить Чехова с Гаршиным, то вышел бы очень крупный писатель». Впрочем, как человек Чехов очаровал Толстого: «Скромный, тихий… И ходит как барышня». Вернувшись в Мелихово, Антон сохранил в душе восхищение Толстым. Возможно, еще и потому, что увидел, с каким обожанием относятся к Толстому дочери, которые (как писал он Суворину) в этом смысле, в отличие от невест и любовниц, никогда не обманываются. Но толстовцем Чехов так и не стал. В письме Суворину от 1 декабря он признался: «Если бы в монастыри принимали не религиозных людей, и если бы можно было не молиться, то я пошел бы в монахи».
Чехов с Львом Толстым.
Мелиховский период — это не только вдохновенный литературный труд Чехова и активная медицинская практика, в это время писателем велась колоссальная общественная деятельность. Во время холерной эпидемии Чехов работал земским врачом, обслуживая 25 деревень. Он открыл на свои средства в Мелихове медицинский пункт, принимая множество больных и снабжая их лекарствами. В Мелихове и его окрестностях Чехов построил три школы для крестьянских детей, колокольню и пожарный сарай для крестьян, участвовал в прокладке шоссейной дороги на Лопасню, ходатайствовал, чтобы на лопасненской железнодорожной станции стали останавливаться скорые поезда и там же добивался открытия почты и телеграфа. Кроме того, он организовал посадку тысячи вишневых деревьев, засеял голые лесные участки лиственницами, вязами, кленами, соснами и дубами.
В Мелихове Чехову пришла идея создания общественной библиотеки в родном Таганроге. Писатель пожертвовал туда более 2-х тысяч томов собственных книг, среди которых было немало уникальных изданий с автографами музейной ценности, а также составил для библиотеки галерею портретов деятелей науки и искусства. Впоследствии Чехов постоянно посылал в библиотеку закупаемые им книги, причем в больших количествах.
Несмотря на трудную дорогу (иногда от станции приходилось идти пешком 12 верст), к Чеховым беспрестанно приезжали гости. Часто бывал художник Левитан, черпая вдохновение в скромных мелиховских пейзажах, гостили многие писатели, артисты, музыканты, люди науки, старшие братья с семьями, родственники из Таганрога. Приезжали актрисы О.Л.Книппер, Т.Л.Щепкина-Куперник, Д.М.Мусина-Пушкина. Часто наведывались подруги Марии Павловны художницы Хотяинцева и Дроздова.
Чехов не вел жизнь деревенского затворника. Он часто ездил в Москву и Петербург, где встречался с писателями, художниками, артистами, посещал театры, концерты, бывал в редакциях журналов и газет, принимал участие в литературных вечерах, юбилеях и официальных обедах. Появление Чехова вызывало большой резонанс в творческих кругах.
В Мелихово, несмотря на бесконечный хоровод гостей, не всегда желанных и тактичных, Чехов постоянно писал. В 1894 году он выстроил небольшой деревянный флигель, о котором сам писал в одном из писем: «Флигель у меня вышел мал, но изумителен». Первоначально уютный домик, окруженный ягодными кустарниками, предназначался для гостей, но вскоре стал рабочим кабинетом писателя. Когда Чехов был дома, над флигелем поднимался флаг. В мелиховский период, продлившийся с 1892-го по 1898 год, были созданы «Палата № 6», «Человек в футляре», «Бабье царство», «Случай из практики», «Ионыч», «Крыжовник», написан большой «деревенский цикл» произведений, такие как «Мужики», «На подводе», «Новая дача», «По делам службы», повесть «Три года», пьесы «Чайка» и «Дядя Ваня». Именно в эти годы Чеховым было написано свыше полутора тысяч писем к различным адресатам.
В 1897 году у Чехова резко обострился туберкулезный процесс, и он был вынужден лечь в больницу. Здоровье, и без того слабое, подорванное поездкой на Сахалин, ухудшилось настолько, что доктора настаивали на переезде Чехова на юг. Осень и зиму 1897 и 1898 годов писатель жил в Ницце, потом в Париже, где познакомился со скульптором М.М.Антокольским. Чехов убедил Антокольского создать для Таганрога памятник основателю города Петру Первому. Переговоры прошли удачно, и Чехов организовывал бронзовую отливку статуи и доставку её через Марсельский порт в Таганрог.
Чехов после возвращения из клиники, в комнате М.П.Чеховой. Мелихово. 1897, апрель.
В мае 1898 года Чехов вернулся на родину и приехал в Мелихово. Здесь он жил до сентября, пока не началась осенняя сырость, а затем поехал в Ялту. Там Чехов приобрел участок земли в двух километрах от набережной в деревне Аутка. В октябре Чехов узнал о смерти отца. Он писал сестре: «Грустная новость, совершенно неожиданная, опечалила и потрясла меня глубоко. Жаль отца, жаль всех вас... Мне кажется, что после смерти отца в Мелихове будет уже не то жильё, точно с дневником его прекратилось и течение мелиховской жизни». В Ялте Чехов начал строительство дома. Деньги на постройку у него появились после продажи сочинений известному книгоиздателю Марксу. Вскоре по проекту архитектора Шаповалова была построена прекрасная дача. Чехов с упоением занимался благоустройством участка, сажал деревья. Зима 1899 года в Крыму была чрезвычайно суровой, со снегом, морскими бурями. Писатель затосковал по Москве, где в это время с успехом шли его пьесы, кипела творческая жизнь. Весной он поехал в Москву, затем вернулся в Мелихово. Но в конце августа он вновь оказался в Крыму. Имение в Мелихове было продано, и Чехов с матерью и сестрой окончательно перебрались на жительство в Ялту. Здесь он начал активную общественную деятельность: как местный житель он был избран в члены попечительского совета женской гимназии, пожертвовал 500 рублей на строительство школы в Мухолатке, хлопотал об устройстве первой биологической станции. В Ялте, будучи сам тяжело болен туберкулезом, работал в Попечительстве о приезжих больных. В то время очень многие чахоточные приезжали в Ялту, причем почти без денег, только потому, что были наслышаны о Чехове, который помогал устроиться и даже мог похлопотать о виде на жительство для людей еврейской национальности.
В конце 1890-х и начале 1900-х годов Чехов стал признанным мастером, его произведения вызывали массу литературных споров и, как следствие, общественно-политический резонанс. Чехов ставил перед собой и читателями вопросы совести и ответственности за свою жизнь. Он писал: «Литератор не кондитер, не косметик, не увеселитель; он человек обязанный, законтрактованный сознанием своего долга и совестью». Это было жизненное и писательское кредо Чехова. В 1900 году Чехова выбрали в почетные академики Петербургской Академии наук, но в 1902 году Чехов вышел из её рядов в знак несогласия с решением Академии об исключении Горького по причине его политической неблагонадежности.
Чехов с Горьким в Ялте. 1900 год.
В сентябре 1898 года 38-летний Антон Чехов познакомился с актерами молодого Московского Художественно-общественного театра, основанного Станиславским и Немировичем-Данченко. На репетиции пьесы «Царь Федор Иоаннович» его буквально заворожила 30-летняя актриса Ольга Книппер, игравшая царицу Ирину. Он злился, что столичные газеты не заметили ее в этой роли. В свою очередь Ольга Леонардовна приметила драматурга на репетиции «Чайки» несколькими днями раньше: «Мы все были захвачены необыкновенно тонким обаянием его личности, его простоты, его неумения «учить», «показывать»… Антон Павлович, когда его спрашивали, отвечал как-то неожиданно, как будто и не по существу, как будто и общо, и не знали мы, как принять его замечания — серьезно или в шутку».
15 сентября курьерский поезд мчал Чехова в Ялту, а думал он о самой жизнерадостной актрисе труппы МХТ Ольге Книппер. Ласковое крымское солнце еще больше настроило Чехова на романтический лад и его мысли постоянно устремлялись к актрисе. Своей бывшей пассии Лике Мизиновой он написал, что, несмотря на «незаконную связь с бациллами», собирается удрать в Москву, «иначе повешусь от тоски».
В апреле 1899 года в личной жизни Антона Павловича наступили большие перемены. Слегка пококетничав с новой подругой своей сестры Маши, девушкой со средствами Марией Малкиель, Чехов полностью сосредоточился на Ольге Книппер. Она происходила из семьи обрусевших, но не утративших свой родной язык немцев-лютеран, жила вместе со своей матерью-вдовой Анной Ивановной, профессором Московской консерватории по классу пения, и двумя дядьями, армейским офицером Александром Зальца и доктором Карлом Зальца.
1899 год. Фотокарточка подписана для Ивана Бунина.
Весной 1900 года в Крым приехал на гастроли Московский Художественный театр. Чехов отправился в Севастополь, где специально для него дали «Дядю Ваню». Позже театр переехал в Ялту, и в доме на Аутке начали собираться интереснейшие люди: Бунин, Горький, Куприн; каждый день у Чеховых была в гостях вся театральная труппа. Вскоре театр вернулся в Москву. Но уже в июле Ольга Книппер, снова приехала в Ялту погостить у писателя. Они провели вместе весь июль, и за это время определилась их дальнейшая совместная жизнь.
Ольга Книппер-Чехова и Антон Павлович Чехов.
Для Ольги Леонардовны вся ее жизнь без остатка принадлежала храму по имени театр. Благодаря сцене она более легко переживала разлуку с любимым Дусей, так в письмах она называла Антона Павловича. Больному Чехову это давалось с трудом, а может быть была и другая причина? Роман Книппер с Немировичем-Данченко вызывал у Чехова ревность. В своих письмах будущей жене он неоднократно упоминал шелковые муаровые отвороты на сюртуке Владимира Ивановича. До брака с Чеховым на визиты Немировича-Данченко в дом Книппер было наложено табу. Режиссер и актриса виделись на репетициях в театре. «Изменившая жена — это большая холодная котлета, которой не хочется трогать, потому что ее уже [начал] держал в руках кто-то другой», — написал ранее в своих «Записных книжках» Чехов. Но Ольга Леонардовна не давала повода к такому отношению, хотя была в Москве рядом с режиссером, а муж один прозябал в Ялте. Венчание произошло в Москве на Плющихе весной 1901 года. Первым от самого Чехова о помолвке прослышал Бунин, в ту пору разводившийся и потому встретил новость с опаской: «Поживаю я недурно, так себе, чувствую старость. Впрочем, хочу жениться». После наступления холодов в Москве, Чехов уехал в Ялту: «Жена моя остается в Москве одна, и я уезжаю одиноким. Она плачет, я ей не велю бросать театр. Одним словом, катавасия».
«Тебе, верно, странно думать, что где-то далеко есть у тебя мифическая жена, правда? — спрашивала Книппер в письме к Чехову. — Как это смешно. Целую и обнимаю тебя много раз, мой мифический муж».
Письма Чехова и Книппер лучше всего передают их подлинные мысли, а не домыслы других о любви писателя и актрисы. Так как супруги довольно длительное время своего короткого брака провели порознь, писем было написано много. Автор чеховской биографии в ЖЗЛ Алевтина Кузичева писала: «Оба как будто пытались в письмах сблизить свои несхожие мироощущения. Чехов — бесконечными признаниями в любви. Книппер — бесконечными обещаниями грядущей совместной жизни. Наконец, она посулила: «Я на будущий сезон устрою себе дублерок на каждую роль, чтобы можно было удирать к тебе».
«Антонка, я тебя часто злила? Часто делала тебе неприятности? Прости, родной мой, золото мое, мне так стыдно каждый раз. Какая я гадкая, Антон», — писала Ольга Книппер. В ответ Чехов успокаивал жену: «Когда ты раздражала меня? Господь с тобой! Радость моя, спасибо тебе за то, что ты такая хорошая. Будь весела и здорова». Чехов часто изобретал для супруги ласковые обращения, часто из мира фауны: «собачка моя заморская», «кашалотик мой милый», «лягушечка моя», «голубка», «комарик мой», «милая моя конопляночка», «милый мой зяблик», «единственная женщина», «актрисуля моя хорошая».
В начале их романа Чехов писал: «Мне не везет в театре, ужасно не везет, роковым образом, и если бы я женился на актрисе, то у нас, наверное бы родился орангутанг — так мне везет!» К сожалению, у пары так никто и не родится. В очередном послании к мужу Ольга писала: «А как мне, Антонка, хочется иметь полунемчика! Отчего я так много прочла в твоей фразе: «Полунемец, который бы развлекал тебя, наполнял твою жизнь?» Ольга Леонардовна даже упрекала Антона Павловича, что не забеременела от него в первые дни супружеской жизни, хотя ребенка больше всего хотелось Чехову.
В январе 1902 года, поздравляя мужа с 42-летием, Ольга описала новогоднюю вечеринку в театре: «Я получила младенца большого в пеленках, потом в атласном конвертике еще двух — меня дразнили; я их отдала на сохранение доктору Гриневскому, который одному младенцу проломил голову». Зловещее предзнаменование вскоре сбылось. После нескольких беременностей и травмы Ольга Леонардовна не могла иметь детей.
В конце 1890-х и начале 1900-х годов появление новых произведений Антона Чехова расценивалось критикой как событие литературной жизни, споры вокруг них перерастали в общественно-политические дискуссии о будущем русской деревни и о роли интеллигенции в обществе. В его творчестве возникали новые темы. Верный принципам «художественной объективности», Антон Чехов создавал мрачные картины оторванного от культуры крестьянского быта в своих произведениях «Моя жизнь», «Мужики» и «В овраге». Тема нравственной деградации и духовной опустошенности русской интеллигенции, ее неспособности к социальному и личному жизнеустройству поднималась им в рассказе «Дом с мезонином», «маленькой трилогии» «Человек в футляре», «Крыжовник» и «О любви». В то же время многие герои его последних произведений все сильнее испытывали «тоску по идеалу», переживали стремление к лучшей жизни - «По делам службы», «Архиерей» и «Невеста». Чуждый моральному учительству, религиозной проповеди и социальному утопизму, Чехов не прописывал рецептов нравственного совершенствования, общественного переустройства или духовного преображения, но в томлениях и муках своих героев, в их неудовлетворенности бессмысленностью своего существования видел доказательства принципиальной возможности для человека устроить свою жизнь правдиво, достойно и радостно.
С артистом МХТ А.Р.Артемом. 1899 год.
Когда была найдена история болезни Чехова, которую заполнил в клинике лечащий врач писателя Максим Маслов, выяснилось, что в гимназические и студенческие годы Чехов болел туберкулезным воспалением брюшины, но «теснение в грудине» чувствовал еще в 10-летнем возрасте. С 1884 года Чехов страдал кровотечением из правого легкого. Одни исследователи считают, что роковую роль в жизни писателя сыграло путешествие на Сахалин — ведь была распутица, и ехать пришлось тысячи километров на лошадях, в сырой одежде и насквозь промокших валенках. Другие причиной обострения туберкулезного процесса называли частые переезды из Ялты в Москву в самое неблагоприятное для здоровья время. Третьи биографы говорили, что Чехов запустил болезнь и обратился к врачу только в 37-летнем возрасте.
Когда летом 1904 года Чехов выехал на курорт в Германию из-за резкого обострения болезни, справиться с болезнью ему не удалось. В июне Антона Чехова посетил ведущий берлинский специалист по внутренним болезням профессор Эвальд. Обследовав больного, он только и сделал, что развел руками и молча покинул номер. «Нельзя забыть мягкой, снисходительной и растерянной улыбки Антона Павловича», — вспоминала впоследствии Ольга. Недоумение Эвальда было вполне понятно — в том, чтобы везти через всю Европу умирающего человека, смысла никакого не было.
Чеховы выехали в другой конец Германии, в Баденвейлер. Там они остановились в лучшей гостинице города — «Ремербад». Антону как будто стало немного лучше. Однако через два дня супругов попросили из гостиницы съехать, так как Чехов своим кашлем нарушал покой других постояльцев. Переместившись в частный пансион «Фредерике», Антон писал доктору Куркину, что его теперь беспокоит лишь одышка и худоба и что он уже помышляет о том, «куда бы удрать от скуки».
Чехов проводил время в шезлонге и даже немного загорел на солнце. Евгению Яковлевну он заверил, что через неделю будет «совсем здоров». Сестра Маша в письмах рассказывала Антону о том, как сильно беспокоит родню его состояние: «Ваня приехал один. Мы плакали, когда он рассказывал про твою болезнь и про то, что он не мог спать ночи — ему все представлялся твой болезненный образ». Ольга Книппер исправно посылала Маше бюллетени о здоровье мужа и в письме намекала на возможность близкой развязки: «Умоляю тебя, Маша, не нервись, не плачь, опасного ничего нет, но очень тяжело. И ты, и я знаем, что ведь трудно было ждать полнейшего выздоровления. Отнесись не по-женски, а мужественно. Как только Антону будет полегче, я все сделаю, чтобы скорее ехать домой. Вчера он так задыхался, что и не знала, что делать, поскакала за доктором. Он говорит, что вследствие такого скверного состояния легких сердце работает вдвое, а сердце вообще у него не крепкое. Дал вдыхать кислород, принимать камфару, есть капли, все время лед на сердце. Ночью дремал сидя, я ему устроила гору из подушек, потом два раза впрыснула морфий, и он хорошо уснул лежа… Антону, конечно, не давай чувствовать в письме, что я тебе писала, умоляю тебя, это его будет мучить… По-моему, мамаше лучше не говори, что Антон не поправляется, или скажи мягко, не волнуй ее… Антон все мечтал о возвращении домой морем, но, конечно, это несбыточно… На днях ездила во Фрайбург, велел заказать себе светлый фланелевый костюм. Если бы я могла предвидеть или если бы Таубе намекнул, что может что-то с сердцем сделаться или что процесс не останавливается, я бы ни за что не решилась ехать за границу».
В два часа ночи 2 (15) июля 1904 года Антон проснулся в бреду, несмотря на принятую дозу хлоралгидрата: ему привиделся тонущий моряк. Ольга послала одного из русских студентов за врачом и попросила швейцара принести льду, чтобы положить Антону на сердце. Тот сопротивлялся, говоря, что на пустое сердце лед не кладут. Врач сделал ему инъекцию камфары. Согласно врачебному этикету, находясь у смертного одра коллеги и видя, что на спасение нет никакой надежды, врач должен поднести ему шампанского. Доктор, проверив у Антона пульс, велел подать бутылку. Антон приподнялся на постели и громко произнес: «Ich sterbe». Выпив бокал до дна, он с улыбкой сказал: «Давно я не пил шампанского», повернулся на левый бок — как всегда он лежал рядом с Ольгой — и тихо уснул.
Антон Чехов скончался 15 июля 1904 года в номере курортной гостиницы в немецком городе Баденвейлере.
На смертном одре, в Баденвейлере. 15 июля 1904 года.
Доктор Швёрер, его жена и двое русских студентов старались, как могли, помогая Ольге. Из Баден-Бадена приехал русский консул, а из Берлина — невестка Эля и журналист Иоллос. Тело Чехова весь день оставалось в гостиничном номере. Смертные телеграммы были разосланы всем близким родственникам, за исключением тетки Александры. Ольга поведала о последних часах жизни мужа в письме к своей матери. Стали поступать соболезнования. Дуня Эфрос, первая невеста Антона, находясь в соседней Швейцарии, узнала о случившемся из французских газет: «Какой ужас, какое горе», — писала она Маше. Телеграмма, посланная Ване, нашла его в Боржоме: «Антон тихо скончался от слабости сердца. Побережнее скажите матери и Маше». Маша срочно телеграфировала в Батум капитану парохода, прося его задержать рейс и дождаться их приезда из Боржома. В тот же самый день Миша и Александр по указанию Суворина порознь выехали из Петербурга. В Ялте прибывающие телеграммы сразу стали достоянием гласности. В храмах зазвонили колокола, на стенах появились объявления о панихиде в церкви Феодора Тирона в Верхней Аутке. На пароходе, плывущем в Ялту, какая-то женщина подарила Маше икону Богоматери.
Поначалу Ольга намеревалась похоронить Чехова в Германии, однако поток телеграмм из России с выражением отнюдь не соболезнования, но тревоги о судьбе чеховской могилы заставил ее переменить свое решение: «Когда и где будет похоронен Антон. Ответ оплачен. Суворин», «Хороните Антона Москве Новодевичий монастырь. Ваня и Маша на Кавказе, Миша при матери. Михаил Чехов».
Возвращение в Россию тела Чехова потребовало найма специалиста по перевозке трупов, заказа специальных вагонов, ходатайства русского посольства в Берлине о разрешении прицеплять вагон-рефрижератор с гробом к пассажирским поездам. Ожидая, пока уладятся формальности, Ольга писала подробные письма матери. Затем она уехала в Берлин, куда должны были перевезти покойного мужа. На Потсдамском вокзале священник русского посольства отслужил на запасных путях скромную панихиду, а дипломаты тем временем продолжали вести переговоры о транспортировке гроба.
Россию захлестнула волна воспоминаний об Антоне Чехове. В Ялту съезжались члены осиротевшего семейства Чеховых. Берлинский поезд с прицепленным красным товарным вагоном, в котором находился гроб с покойным, прибыл в Петербург. Вдова писателя сопровождала его в вагоне первого класса. Единственным официальным лицом на траурной церемонии оказался Суворин. Василий Розанов внимательно наблюдал за его печальными хлопотами: «С палкой он как-то бегал (страшно быстро ходил), все браня нерасторопность дороги, неумелость подать вагон. <…> Смотря на лицо и слыша его обрывающиеся слова, я точно видел отца, к которому везли труп ребенка или труп обещающего юноши, безвременно умершего. Суворин никого и ничего не видел, ни на кого и ни на что не обращал внимания и только ждал, ждал… хотел, хотел… гроб!».
Выйдя из купе, где находилась Ольга, Суворин рухнул на колени. Ему подали стул, и он долго сидел на нем, оцепенев и ничего не видя вокруг. Он позаботился обо всем: о панихиде, о временном пристанище для Ольги и об отправке вагона-рефрижератора в Москву. На платформе священник с небольшим хором отслужили короткую литию.
Похороны Чехова.
Четырехтысячная траурная процессия начала свой долгий путь по Москве от Николаевского вокзала до кладбища Новодевичьего монастыря. Ольга шла, опираясь на руку Немировича-Данченко. Чеховская родня, прибыв из Ялты, присоединилась к шествию на полпути к последнему пристанищу Антона. Евгения Яковлевна, Маша, Ваня и Миша с трудом смогли пробиться к гробу сквозь несметную толпу — поначалу их не узнали охранявшие процессию студенты. У гроба Антона Маша и Ольга заключили друг друга в объятия, забыв о разъединявшей их долгие месяцы неприязни. К надгробию Чехова Николай Ежов возложил серебряный венок от Суворина. Горький описывал похороны в письме к жене: «Я так подавлен этими похоронами… на душе — гадко, кажется мне, что я весь вымазан какой-то липкой, скверно пахнувшей грязью… Антон Павлович, которого коробило все пошлое и вульгарное, был привезен в вагоне для «перевозки свежих устриц» и похоронен рядом с могилой вдовы казака Ольги Кукареткиной… Над могилой ждали речей. Их почти не было… Что это за публика была? Я не знаю. Влезали на деревья и — смеялись, ломали кресты и ругались из-за мест, громко спрашивали: «Которая жена? А сестра? Посмотрите — плачут! — А вы знаете — ведь после него ни гроша не осталось, все идет Марксу. — Бедная Книппер! — Ну, что же ее жалеть, ведь она получает в театре десять тысяч». Шаляпин заплакал и стал ругаться: «И для этой сволочи он жил, и для нее работал, учил, упрекал».
На поминки в квартиру Чеховых пришла Лика Мизинова. Одетая в траур, она встала у окна и два часа провела у него, молча вглядываясь вдаль. Ольга Книппер пережила мужа почти на полвека.
Погребён Чехов был за Успенской церковью на монастырском кладбище, рядом с могилой своего отца. На могиле был поставлен деревянный крест с иконкой и фонариком для лампадки. В годовщину смерти Чехова 15 июля 1908 года на могиле был открыт новый мраморный памятник, выполненный в стиле модерн по проекту художника Л.М.Браиловского. В 1933 году, после упразднения кладбища на территории Новодевичьего монастыря, по просьбе Ольги Книппер состоялось перезахоронение Чехова на кладбище за южной стеной монастыря. 16 ноября 1933 года в присутствии немногочисленных родственников и близких знакомых, могила была вскрыта и гроб на руках перенесён на новое место. Вскоре сюда были перенесены и оба надгробия — Антона Чехова и его отца. При этом захоронение Павла Чехова было оставлено на старом месте.
Об отношениях Антона Чехова и Ольги Книппер была снята передача «Больше, чем любовь».
Об Антоне Чехове была снята телевизионная передача «Исторические хроники».
Текст подготовила Татьяна Халина
Использованные материалы:
Кузичева А.П.Чеховы. Биография семьи. Кузичева А.П.Чехов. Жизнь «отдельного человека». Материалы сайта www.antonchehov.ru Материалы сайта www.kostyor.ru Материалы сайта www.bestpeopleofrussia.ru Материалы сайта www.lib.rus.ec Материалы сайта www.apchekhov.ru Материалы сайта www.anton-chehov.info Материалы сайта "Википедия"
